и реализацию школьных программ, а также на надзор за школами. Членам религиозных орденов было запрещено преподавать в государственных школах, а иезуиты были изгнаны из Германской империи. Согласно Майским законам 1873 года, подготовка и назначение духовенства в Пруссии были переданы под государственный контроль. В 1874 году прусское правительство ввело обязательное гражданское бракосочетание, которое годом позже распространилось на всю Германскую империю. Дополнительным законом 1875 года были упразднены различные подозрительные религиозные ордена, прекращены государственные субсидии церкви и исключены религиозные гарантии из конституции Пруссии. По мере того как католические служители культа изгонялись, попадали в тюрьмы и вынуждены были скрываться, власти ввели законы, разрешающие уполномоченным государством агентам брать на себя управление освободившимися епископствами.
Бисмарк был движущей силой этой беспрецедентной кампании. Почему он взялся за нее? Ответ отчасти кроется в его крайне конфессиональном понимании немецкого национального вопроса. В 1850-х годах, во время своей службы в органах власти Германской конфедерации во Франкфурте, он пришел к убеждению, что политический католицизм является главным "врагом Пруссии" в южной Германии. Зрелище католического возрожденческого благочестия с его демонстративными паломничествами и публичными празднествами вызывало у него отвращение, как и все более римская ориентация католицизма середины века. Временами он сомневался, является ли вообще религией этот "лицемерный идолопоклоннический папизм, полный ненависти и коварства", чьи "самонадеянные догмы фальсифицируют Божье откровение и взращивают идолопоклонство как основу для мирского господства "23.23 Здесь соединились самые разные темы: придирчивое протестантское презрение (усиленное пиетистской духовностью Бисмарка) к внешней демонстрации, столь характерной для католического возрождения, смешалось с полузатопленным немецким идеализмом и политическими опасениями (переходящими в паранойю) относительно способности церкви манипулировать умами и мобилизовывать массы.
Эти антипатии усилились во время конфликтов, приведших к объединению Германии. Немецкие католики традиционно смотрели на Австрию как на лидера в немецких делах, и они были не в восторге от перспективы создания "малой Германии" с доминированием Пруссии, исключающей 6 миллионов австрийских немцев (в основном католиков). В 1866 году новость о победе Пруссии вызвала католические беспорядки на юге страны, а католическая фракция в прусском ландтаге выступила против правительства по ряду ключевых символических инициатив, включая законопроект о возмещении ущерба, программу аннексии Пруссии и предложение материально вознаградить Бисмарка и прусских генералов за недавнюю победу. В 1867-8 годах прусский министр-президент - теперь канцлер Северогерманской конфедерации - был разгневан силой сопротивления католиков на юге страны более тесному союзу с севером. Особую тревогу вызвала баварская кампания 1869 года против пропрусской политики либерального правительства в Мюнхене. Духовенство сыграло решающую роль в мобилизации поддержки католическо-партикуляристской программы оппозиции, агитируя с кафедр и собирая петиции с сотнями тысяч подписей.24 После 1871 года сомнения в политической надежности католиков еще более усилились из-за того, что из трех основных этнических меньшинств (поляки, эльзасцы и датчане), представители которых сформировали оппозиционные партии в рейхстаге, две были категорически католическими. Бисмарк был абсолютно убежден в политической "нелояльности" 2,5 миллионов поляков-католиков на прусском востоке и подозревал, что церковь и ее сети были глубоко замешаны в польском националистическом движении.
Эти опасения вызвали в новом национальном государстве еще более разрушительный резонанс, чем прежде. Новый бисмарковский рейх ни в коем случае не был "органическим" или исторически сложившимся образованием - он был в высшей степени искусственным продуктом четырех лет дипломатии и войны.25 В 1870-е годы, как и часто в истории прусского государства, успехи монархии казались столь же хрупкими, сколь и впечатляющими. Возникало тревожное чувство, что то, что было так быстро создано, может быть разрушено, что империя никогда не обретет политической или культурной сплоченности, чтобы уберечь себя от раздробления изнутри. Нам эти тревоги могут показаться абсурдными, но многим современникам они казались реальными. В этой атмосфере неопределенности католики казались наиболее грозным внутренним препятствием на пути к национальной консолидации.
Выступая против католиков, Бисмарк знал, что может рассчитывать на горячую поддержку национал-либералов, чьи влиятельные позиции в новом рейхстаге и прусской палате депутатов делали их незаменимыми политическими союзниками. В Пруссии, как и во всей Германии (и Европе), антикатолицизм был одним из определяющих направлений либерализма конца девятнадцатого века. Либералы рассматривали католицизм как диаметральное отрицание своего собственного мировоззрения. Они осуждали "абсолютизм" и "рабство" доктрины папской непогрешимости, принятой Ватиканским собором в 1870 году (согласно которой авторитет папы не подлежит сомнению, когда он говорит ex cathedra по вопросам веры или морали). Либеральная журналистика изображала католических верующих как подневольную и манипулируемую массу (подразумевая контраст с либеральной социальной вселенной, в центре которой стояли мужчины, платящие налоги, с несвязанной совестью). Возник бестиарий антиклерикальных стереотипов: сатирические статьи в либеральных журналах пестрели лукавыми худыми иезуитами и развратными толстыми священниками - удобными объектами для карикатуры, поскольку перо карикатуриста могло так искусно играть с массивным черным цветом их одеяний. Очерняя приходского священника в его роли исповедника или порицая сексуальные приличия монахинь, они через двойное отрицание артикулировали либеральную веру в святость патриархальной нуклеарной семьи. Своей нервозностью по поводу заметного места женщин во многих новых католических орденах и своим нетерпеливым увлечением безбрачием (или не безбрачием) священника либералы выявили глубоко укоренившуюся озабоченность "мужественностью", которая была крайне важна (хотя и не всегда явно выражена) для самопонимания этого движения.26 Поэтому для либералов кампания против церкви была не чем иным, как "борьбой культур" - этот термин ввел в оборот либеральный протестантский патолог Рудольф Вирхов, выступая в феврале 1872 года в Прусской палате депутатов.27
Кампания Бисмарка против прусских католиков оказалась неудачной. Он надеялся, что антикатолический крестовый поход поможет создать широкое протестантское либерально-консервативное лобби, которое поможет ему принять закон, консолидирующий новую империю. Но объединяющий эффект кампании оказался более мимолетным и хрупким, чем он предполагал. Антикатолицизм не смог стать прочной платформой для действий правительства ни в Пруссии, ни в империи. У этой проблемы было много аспектов. Сам Бисмарк был не таким экстремистом, как многие из тех, чьи страсти разгорелись из-за его политики. Он был религиозным человеком, который искал Божьего руководства в управлении государственными делами (и обычно, как сардонически отмечал левый либерал Людвиг Бамбергер, находил божество согласным с ним).28 Его религия была - в пиетистской традиции - несектантской и экуменической. Он выступал против полного отделения церкви от государства, к которому стремились либералы, и не считал, что религия - сугубо личное дело. Бисмарк не разделял леволиберальных надежд на то, что религия в конце концов исчезнет как социальная сила. Поэтому он был встревожен антиклерикальной и секуляризационной энергией, вызванной "Культуркампфом".
Антикатолическая кампания провалилась еще и потому, что конфессиональный раскол пересекался с другими линиями разлома в прусском политическом ландшафте. По мере того как продолжалась "Культуркампф", раскол между
